«Киберфест» в этом году прошел в Петербурге коротко — с 5 по 9 ноября. В Молодежном центре Эрмитажа в Главном штабе показывал свои музыкальные перформансы на самодельных инструментах из мусора американец Кен Батлер — наследник дада, Флюксуса и нью-эйджа одновременно, там же крутили документальные фильмы об истории электронной музыки и демонстрировали архив саунд-арта медиа-лаборатории «Cyland».
С 2007 года «Киберфест» каждый раз разворачивался на нескольких площадках в городе и показывал кибер-искусство, перформансы, объекты отечественных авторов — от «Синих носов» и «Куда бегут собаки» до Дмитрия Каварги и ::vtol:: — в диалоге с классиками — от Раушенберга и Энди Уорхола до Билла Клувера и Фила Ниблока. В этом году петербургская порция кибер-искусства значительно уменьшилась, зато на следующей неделе фестиваль откроется в Москве, в конце ноября — в Токио, в декабре в Берлине пройдет выставка «Другой дом» и покажут архив саунд-арта, а в Нью-Йорке в середине декабря презентуют программу видео-арта, которую обещают повторить в галерее «Люда». Почему «Киберфест» расширил географию, какова его аудитория в Токио и о музеефикации кибер-искусства, рассказала Анна Франц, со-основатель и куратор фестиваля.
— «Киберфест» в этом году шел в Петербурге всего пять дней, но здорово развернулся в остальной части мира. Почему его стало так мало в Петербурге?
«Киберфеста» в этот раз не меньше, чем в прошлом году: есть и перформансы, и мастер-классы. Его меньше, чем несколько лет тому назад, потому что мы решили разворачиваться в сторону глобализации. Но фестиваль начинается здесь, дальше едет в Москву, Токио, Берлин и Нью-Йорк. В каждом городе мы будем показывать что-то новое. В Берлине будет выставка петербургских художников «Другой дом», в Нью-Йорке — видео-показ, в Токио — перформанс. Еще играет роль то, что мы не получаем никакой поддержки, такое впечатление, что никто в нас не заинтересован. Мы сами по себе. К счастью, Эрмитаж предоставил нам замечательную площадку. Но этим все ограничивается. А Берлин и Нью-Йорк нам очень рад. Получить поддержку в Берлине проще, чем в Петербурге.
— Как у вас получилось договориться со всеми международными площадками?
С Берлином нас связывает давняя дружба. Владелица нью-йоркской галереи
«Dam Stuhltrager», к которой я принадлежу, переехала в Берлин, и Леа Штультраге, которая ее ведет, моя подруга, помогла нам найти место. Город отдал ей огромное здание почты, в котором есть и выставочный зал, и резиденция — много всего. Как человек энергичный, она развернула такую масштабную деятельность, что город начал ее поддерживать. В Нью-Йорке я большую часть времени живу. В Токио — стечение обстоятельств. Японская сторона пригласила нас по случаю дней Берлина. Площадка очень хорошая — рядом с музеем Мори, на Роппонги хиллз.
— Вы представляете себе аудиторию «Киберфеста» на международных площадках?
В Берлине и Нью-Йорке — да, с Токио сложнее в силу геополитических причин и разности наших культур. Токийская аудитория менее предсказуема, чем, скажем, берлинская, хотя и она в свою очередь очень отличается от петербургской. Один из организаторов фестиваля в Токио — японская компания, которая занимается продвижением технологий с элементами искусства (у нас на «Киберфесте» искусство первично, у них — нет). Скорее всего, наша аудитория — это молодое поколение. Японцы в частности организуют круглый стол, на котором обсудят интеграцию технологии в искусство. Участвовать в круглом столе предложили не мне, как ни странно, а моему 16-летнему сыну Даниле, который ведет мастер-классы на «Киберфесте» со своих 12 лет.
— Как в нынешнем «Киберфесте» вы участвуете в качестве художницы?
В Берлине — инсталляцией «Начеку» — она была показана в параллельной программе «Манифесты» в галерее Frants Gallery Space у меня дома. В Токио — это их выбор, не наш — едет проект с вазами «Jumping Jacks», одна из которых находится в Museum of Art and Design в Нью-Йорке. У меня много вариантов этого проекта, штук 15. Японцы выбрали три вазы. И еще в Японию поедет проект Ивана Говоркова и моего сына Данилы «Инвенции». Иван будет рисовать, пока система будет считывать его движения через программное обеспечение, а трехмерный принтер — печатать скульптуру. То есть двухмерный рисунок Ивана станет трехмерной скульптурной формой.
— Какими были первые «Киберфесты» и как они отличаются от нынешнего фестиваля?
«Киберфест» — это такой спутник медиа-лаборатории «Cyland», единственной в своем роде в России. Мы работаем с инженерами и программистами. Похожим образом работает Media Art Lab в Москве, но у них несколько другой формат. Когда появилась медиа-лаборатория, стало понятно, что нужно некое событие, которое отразит эту тематику. Сам «Cyland» был создан по образцу «E.A.T.» В 1970-е годы был такой инженер Билли Клувер. Он понимал, что пришло время, когда технология будет играть роль в искусстве, и организовал лабораторию «Experiments in Art and Technology». Книжка про неё на русском языке выложена на нашем сайте. У Клувера было тридцать человек инженеров. У нас нет тридцати человек, но, тем не менее, наша идея такая же: чтобы художники свободно могли использовать технологию как материал. И мне посчастливилось познакомиться с вдовой Клувера, которая все это помнит. Мы пригласили ее в Петербург и показывали в Петропавловке историческую ретроспективу — с этого начался «Киберфест». Постепенно заинтересованность росла, и стали подключаться локальные художники.
— Главное отличие, кажется, в том, что в этом году на петербургской части фестиваля совсем не представлены местные авторы.
Их проекты все равно показываются по мере их создания на разных выставках. Например, у Губановой и Говоркова был проект «Гагарин и гравитация» на параллельной программе «Манифесты» в Библиотеке книжной графики, проект «Даная» показывался в Эрмитаже и в Москве. Интереснее возить эти работы за рубеж — туда, где их не видели. Например, «Cyland» снова повезет петербургских художников на Венецианскую биеннале весной 2015. И интересно привозить художников из-за рубежа. Перформанс Батлера мне очень понравился. У нас была практика производства музыкальных инструментов, но они никогда не играли. Например, в группе «Митьки» есть такой Кузярушка, он делал музыкальные компиляции, коллажи, но статичные, а Батлер на всем этом играет.
— В прошлом году на «Скиф» приезжал Юрий Ландман, голландский музыкант, и устраивал мастер-класс по изготовлению экспериментальных гитар.
— Возможно, не один Батлер этим занимается, но он был одним из пионеров, ему к 70 годам уже.
Вы много времени проводите за границей и как бы наполовину интегрированы в местное художественное сообщество, поэтому можете посмотреть на него со стороны. Какие перемены вы заметили за последние несколько лет?
— От моего внимания уходят некоторые моменты, потому что половину времени я живу в Нью-Йорке. Главная перемена — некоторое оживление. Очень хорошо, что произошла «Манифеста». Это всколыхнуло и оживило пространство. В силу того, что рухнул арт-рынок, Москва заинтересовалась петербургскими художниками. Дистанция между Москвой и Петербургом теперь гораздо меньше, чем, скажем, три года назад. Я это приписываю смерти коммерческого рынка. Это хорошо для искусства Петербурга.
— «Киберфест» впервые едет в Москву, где есть, как вы упомянули, Media Art Lab или, например, «Plums Festival», который существует на стыке технологии, искусства, электронной музыки. То есть в Москве есть определенное конкурентное поле для «Киберфеста». Вам не кажется, что он там просто потеряется?
Нет, совершенно не кажется. Для нас искусство первично, а технологии используется как инструмент. Более того, на своих выставках кибер-объектов мы используем и традиционное искусство. И мы не видим разницы между традиционным и нетрадиционным искусством. Так что эти проекты — не конкуренты, но скорее приятные партнеры. Так же есть в Москве и Lexus Hybrid Art. Но они все немного другие, больше про кибер-искусство, чем мы.
— Новая сцена Александринки запустила медиацентр: у них появилась «Галерея плавающего звука», Юрий Дидевич поставил спектакль «Нейроинтегрум», в котором датчики считывают эмоциональное состояние перформера и на основе этих данных генерируют изображение и звук…
Это довольно популярная тема в области перформанса в мире. Мне кажется, пусть цветут все цветы, чем будет больше проектов, тем больше интересного появится. С Дидевичем мы знакомы, правда, никогда не сотрудничали. У Новой сцены Александринки может быть большое будущее.
— Почему вы не сотрудничали с Новой сценой?
Мы пытались, но они нам не ответили. У них там свои дела, а мы довольно самодостаточны и работаем с западными программистами, открытыми к сотрудничеству. С местной сценой довольно сложно выстраивать коммуникацию. Всегда есть двойное дно, в котором разбираться не хочется, честно говоря.
— Вы возите наших художников за рубеж, в частности на Венецианскую биеннале. Как это сказывается на ценообразовании, на становлении художественного рынка в Петербурге?
Никак, потому что петербургский рынок очень вялый. И кто купит кибер-произведения, кроме музеев? Русский музей хотел купить у Люды Беловой музыкальную башню, сделанную из внутренностей пианино. В Музее Москвы, кажется, есть инсталляция Андрея Бартеньева. Но с музеями тоже проблема: за кибер-произведениями надо смотреть, есть целый список требований. Museum of Art and Design в Нью-Йорке купили мои вазы, например. К ним прилагаются проекторы. А что делать, если проекторы выходят из строя и их больше не делают? Сейчас есть огромная проблема с работами Нам Джун Пайка, потому что он не оставил завещания, в котором бы он указал, что не возражает против использования новых технологий в реставрации его работ. Это очень странный вопрос, который музеи должны решать. Появляется совершенно новая категория музеефикации.